Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

Восток и Запад. Юнг и буддизм. Активное воображение и/или медитация? 

Мария Луиза Фон Франц 

глава из книги "Миф Юнга для современного человека".

Первое детальное описание активного воображения опубликованное Юнгом можно найти в комментарии к Тайне Золотого Цветка,  переведенной Рихардом Вильгельмом на немецкий в 1929. После прочтения этого восточного пособия по медитации, Юнгу стало ясно, что он совершенно спонтанно открыл внутренний путь, который не только был известен на Востоке многие сотни лет, но и за многие века сложился в проработанную систему самопознания. Однако, хотя активное воображение и имеет множество предшественников в различных формах восточных медитаций (йога и т.д.), его отличие от них не стоит упускать из виду.

 психология К.Г.ЮнгаПуть активного воображения не запрограммирован и является абсолютно индивидуальным. Психолог не ставит своей задачей управление процессом, как в случае Восточных учителей, но контролирует только начало процесса, чтобы быть уверенным, что студент или ученик, не будет блуждать в одном из описанных выше тупиков, т.е. в интеллектуальных интерпретациях или в эстетизме. Во всех других отношениях процессы следуют своему уникальному внутреннему течению. В этом отсутствии структуры, внутренний путь, открытый Юнгом, близок Дзен Буддизму, но и здесь существует важное отличие. Большинство учителей Дзен не склонны воспринимать сны всерьез, считая их осколками иллюзии, которые должны быть отброшены. Юнг напротив, рассматривает сны как “послания Души” поддерживающие путь медитации.

Следует упомянуть, однако, что некоторые китайские учителя Дзен, к пример Хан Шан (1546-1623), уделяли пристальное внимание своим снам, рассматривая их как маяки на тяжелом пути к просветлению.Хотя мудрость Востока оказала глубокое впечатление на Юнга, тем не менее, он постоянно предупреждал европейцев против имитации ее йогических практик и других практик.

Он смотрел на такие имитации как на воровство и на игнорирование нашего собственного психического наследия и в особенности нашей тени. Хотя мы на Западе и получили от Востока много того, что может помочь в решении собственных духовных проблем, мы не можем отказаться от задачи выработки собственных проблем. 

Если мы будем подходить к бессознательному исходя из собственных психических корней, первым что мы там встретим будет не “внутренний свет”, а “слой” репрессированных персональных содержаний . Индийская (а также китайская)  йога, однако, не знает ничего о том моральном конфликте, что несет для нас тень, т.к. восточные религии, гораздо более близкие к природе, могут принять зло без конфликта. Только разрешив проблему тени мы можем надеяться достичь внутренней основы бытия превозносимой восточными медитациями _ состояния единства с божественными или мировыми жизненными силами, из которого восточный человек, в отличие от западного, никогда полностью не выходил. Предупреждение Юнга, однако, касается пути в той степени, в которой западный человек намерен следовать ему, а не цели, которая фактически является идентичной для обоих путей.Фома Кемпийский и К,Г.Юнг

 

юнгианская психологияВ своих воспоминаниях Юнг проясняет свое личное отношение к восточному пути. Он пишет, что не искал, подобно индийским мудрецам, освобождения от природы и внутренних оппозиций. Вместо этого он искал мудрости, исходящей из полноты жизни, прожитой как священнодействие “природа, психе и жизнь видятся мне манифестациями божественного” и даже “ад страстей должен быть пережит, чтобы освободиться от них”. Здесь Юнг выказывает свое Христианское Духовное наследие: конфликт (представленный символом креста) нельзя обойти, страданий не избежать. Он любил цитировать слова Фомы Кемпийского о том, то страдания это лошади, несущие нас к полноте. Несмотря на это он считал Будду более совершенным человеческим существом, чем Христа, поскольку Будда прожил свою жизнь, приняв ее как задачу самореализации через осознание, в то время для Христа реализация была более похожа на рок случившийся с ним.

 

Юнг предвидел, что Восток будет оказывать все большее психологическое влияние на нашу культуру, в то время как мы будем вторгаться в их мир со своим материализмом и политическими деструкциями. Он видел, что Буддизм также ослабляется внешней формализацией, как Христианство на Западе.

 Это осознание (1929 года) кажется мне еще в большей степени истинным сегодня. Я на своем опыте убедилась насколько необходимо порой с помощью юнговских взглядов и убеждений, помочь многим восточным мужчинам и женщинам восстановить связь с примордиальным опытом их традиций.

“Мне совершенно очевидно” пишет японский профессор “что Юнг может дать для нашей духовной традиции и религии реальный базис, который мы отчасти потеряли”. Похоже, что на Востоке, также как и на Западе, некоторые индивидуумы призваны заново открыть путь к изначальному опыту, вместо того чтобы удовлетворяться имитацией борьбы за традицию, т.к. только тот, кто имеет подлинный опыт может противостоять психологическому опустошению, которое мы экспортируем на Восток.

 Интересно отметить, что в Китае также сохранились архаичные элементы шаманизма, в основе Даосско-алхимического способа медитации. Мудрецы принимают нужную позу, концентрируются, что позволяет им “Подниматься в высшие сферы и спускаться в нижние и узнавать там как правильно нужно поступить …Пока они находятся в этом состоянии иннтелектуальное Шень нисходит на них”.

 Рассмотренное в этом контексте открытие Юнгом техники активного воображения является возвращением к старейшим формам медитации, существовавшим до йоги, Буддисткой медитации и Даосской алхимии. Он как будто одним смелым прыжком перенесся через тысячелетия, в эпоху, когда совершенно наивный примордиальный человек, впервые начал контактировать с миром духа. Тем не менее, некоторые отличия налицо. В отличие от шаманов Юнг не входил в этот мир в трансовом состоянии, но в полной осознанности и без снижения чувства личной моральной ответственности, которая является одним из достижений нашей западной культуры. 

Это является чем–то новым и уникальным, чем-то, что не сравнимо с описанными ранними стадиями культуры. Это накладывает такие тяжелые требования на искренность медитирующего индивидуума, что, понятное дело, не каждый без колебаний последует этим путем. 

психология Карла Густава ЮнгаНесмотря на свои замечания о прямой имитации восточных методов медитации, Юнг уважал дух Востока и оценивал его очень высоко. Его дружба с Рихардом Вильгельмом, кроме того, обеспечила ему доступ к живому духу Книги Перемен, И-цзин, во всем ее диапазоне и глубине. Долгое время он использовал И Цзин для получения ответов на вопросы о сомнительных ситуациях, но он бросил это ближе к концу своей жизни, когда осознал, что всегда знал заранее, до того когда бросал стебли тысячелистника, каким должен быть ответ. Другими словами, он был так открыт, настолько подготовлен, к смыслу Другими словами он был так открыт, настолько подготовлен к смыслу, констеллированому в бессознательном, что более не мог использовать оракул в качестве окольного пути, как внешнюю технику. Его отношения с индологом Генрихом Циммером и Синологом Эрвином Расселом также дали ему много важных инсайтов.  Его открытие принципа синхроничности , является, по моему мнению, ключом для понимания китайской культуры. Дзеновский учитель, Лу Куань Ю из Гон Конга, с благодарностью пишет: “Юнг был человеком большой души, без гордыни и предубеждений. Поэтому он и сделал столь чудесные открытия. Но такие люди сегодня очень редки”. 

Помимо восточных методов медитации существует иной метод несколько менее похожий на Юнговское “активному воображению”, а именно Exercitia Spiritualia Игнатия Лойолы. 

Эти упражнения практиковались в Римской Католической Церкви, и являлись даже более структурированными, чем восточные практики. 

Каждый символ имел в них свое предписанное место в серии других, что подавляло практику индивидуального символоформирования, вместо того чтобы поощрять ее. 

Во время, когда Юнг практиковал активное воображение, сначала на себе, а позднее на своих анализантах, подобные возможности психотерапии были практически неизвестны. Впоследствии, однако, ситуация несколько изменилась. Сегодня используются, например, метод Карла Хаппиха, являющийся направляемой терапевтом медитацией и предложенная Ренфом Дизойлом техника снов наяву. Большинство клиник сегодня разрешают своим пациентам и даже поощряют их рисовать, лепить из глины, писать истории, сочинять или исполнять музыкальные произведения. Современная психотерапия, вообще говоря, нашла путь к эстетической ступени творчества , но до сих пор не достигла следующей стадии этической конфронтации с его продуктами, не сформировав ни точки зрения, ни морального отношения к ним; это свидетельствует о том, что эта стадия еще по большей части не понята.

Техники воображения получившие сегодня столь широкое распространение в психотерапии отличаются от Юнговского активного воображения и в другом отношении, а именно направляющей ролью психотерапевта, который зачастую предписывает какие образы нужно созерцать (к примеру, в методе Хаппиха) или каким-то иным образом вмешивается в процесс, посредством перебивания или непредвиденных ремарок. 

Активное воображение, напротив, совершается анализантом в одиночку. Никаких образов или реакций на внутренние образы не навязывается ему; это одиночный путь к собственной душе, не защищаемый, но также и  не нарушаемый чьей-то руководящей рукой. Роль Гида, предпочитаемая некоторыми терапевтами, использующими другие техники, опасна для них самих. Она может привести к “гордыне  шамана ” о которой много плохого сообщается в примитивных мифах. Кроме  того  она лишает пациента  того, в чем он больше всего нуждается – свободы  и  внутренней ответственности. В характере Юнга отразилась черта демократической Швейцарии, не позволявшая ему применять какого–либо рода терапевтическую власть  и заставлявшая признавать свободу  и  ответственность других. 

Медицински-контролируемое использование галлюциногенных наркотиков, вошедшее в практику в недавнее время, также искажено злоупотреблением властью, характерным для многих методов, использующих воображение: силы бессознательного активируются за счет употребления наркотиков, но далее контролируется терапевтов, а не самим субъектом опыта, ответственным за конфронтацию. 

Это правда, что этот эксперимент может выявить стесненные содержания бессознательного гораздо быстрее чем анализ сновидений; но последующая интеграция этих содержаний далеко не всегда оказывается возможной. В письме к священнику (Апрель 1954), Юнг освещает этот вопрос следующим образом:

“Я знаю только, что нет смысла в желании узнать больше о коллективном бессознательном, чем посредством снов  и  интуиции. Чем больше вы узнаешь о нем,  тем  больше  и  тяжелее становится ваше моральное бремя, потому что бессознательные содержания трансформируются в ваши индивидуальные задачи  и обязательства, как только становятся осознанными. Хотите ли Вы увеличить одиночество  и  непонимание? Хотите ли вы находить себе все больше проблем  и  увеличивать ответственность?” 

Бессознательное имеет свои способы выявления  того , что суждено в жизни человека, в  то  самое время, когда оно готово к интеграции. Нельзя, считает Юнг, искать святую тайну сокровенного света, исходя из пустого любопытства. По моему мнению, сегодняшняя мода на использование галлюциногенных препаратов представляет собой негативную прелюдию к более осмысленному проникновению в бессознательное. По крайней мере, сегодня многие люди знаю, что имел ввиду Юнг, когда говорил  и  писал о бессознательном. 

 Шаманы   и   знахари   часто   предпринимают   путешествие   по   ту   сторону  для того, чтобы облегчить страдания своего народа. 

 Юнг также был, в некоторой степени, сподвигнут на свой внутренний поиск, вышеупомянутыми снами-катастрофами, предвещавшими Первую Мировую Войну, хотя сначала  и  не знал их смысла. 

Позднее он осознал, что то, что он испытал во время своего внутреннего путешествия имело место не только с ним, но и со множеством других людей.    “ Именно тогда я начал сознавать, что отныне не принадлежу себе, что у меня больше нет на это права. Мои научные изыскания относились к областям, в ту пору наукой еще не освоенным. Я экспериментировал над самим собой, но задачу ставил шире -"пересадить" результаты моего субъективного опыта на реальную почву…Тогда же я заставил себя целиком подчиниться собственным психическим состояниям. Я их любил и одновременно с тем ненавидел, но они были моим единственным достоянием.”