Психологическое рождение и психологическая катастрофа
Френсис Тастин - английский психоаналитик, успешно излечивала аутизм у детей.
Введение
Вдохновленная работами доктора Биона, эта статья основана на психоаналитической терапии психотических детей, а также психотических остатков у невротических детей. В ней предполагается, что ситуация, описанная доктором Бионом как «психологическая катастрофа», является следствием преждевременного или неправильно управляемого «психологического рождения» и что это приводит к когнитивному торможению и дисфункции, которые являются отличительными чертами психотических состояний.
Психологическая катастрофа
Опираясь на свою работу с взрослыми пациентами, Бион сравнил ситуацию, с которой сталкивается психоаналитик при глубокой работе с психотическим пациентом, с археологом, который обнаруживает разрушенный город, где из-за обрушения и смещения слоев породы черепки и другие артефакты более ранних периодов оказываются перемешанными с предметами более поздних эпох (Бион, 1962). Соответствующая точность этой метафоры хорошо подтверждается работой с детьми. Клиническая работа в глубине неизбежно приводит нас к ранним стадиям младенчества. При работе с психотическими состояниями мы обнаруживаем, что в младенчестве фазы развития, по-видимому, были наложены друг на друга: более поздние стадии, кажется, переживались преждевременно и не по порядку, наряду с текущими и более ранними стадиями, в запутанной и беспорядочной форме.
Доказательства этого можно найти у многих авторов. В своей работе о пограничных детях Розенфельд и Спринс (1965) описывают преждевременное фаллическое развитие таких детей. Анализируя этих детей, они обнаружили «псевдофаллические» элементы, неразрывно переплетенные с оральными. Это означает, что реакции ребенка на грудь были чрезмерно эротизированы. Мельцер и его коллеги подтверждают этот факт (Meltzer et al., 1975). Винникотт описал псевдозрелость пациентов, у которых сформировалось то, что он назвал «ложным Я» (Winnicott, 1971). Хелен Дойч писала о фрагментах преждевременного развития у пациентов типа «как будто» (Deutsch, 1942). Другие исследователи отмечали ускоренное развитие определенных эго-функций, таких как музыкальные или математические способности (хотя и в стереотипной форме), в то время как другие психические способности оставались в состоянии застоя. Некоторые авторы писали о «преждевременном развитии эго» (James, 1960).
В данной статье предполагается, что наложение и хаотичное переплетение фаз развития, некоторые из которых протекают преждевременно, обусловлено травмой преждевременного или неправильно управляемого «психологического рождения» (а возможно, кумулятивной травмой подобной катастрофы, поскольку в силу принуждения к повторению, катастрофическая ситуация воспроизводится снова и снова в попытке справиться с ней).
Психологическое рождение
Я сама начала использовать метафору психологического рождения еще до встречи с Анни Бергман на психоаналитической конференции в Лондоне, где она передала мне книгу, написанную Маргарет Малер, Фредом Пайном и ей самой, под названием «Психологическое рождение человеческого младенца» (Bergman, Mahler, Pine, 1975). Это фундаментальный труд, основанный на многолетнем опыте работы с психотическими детьми и тщательном наблюдении за нормальными младенцами и детьми в рамках тщательно спланированного исследовательского проекта. Это классическая работа в своей области.
Применение идей Биона о «мышлении» к психотерапии психотических детей привело меня к изучению аспектов процесса психологического рождения, которые не были специально рассмотрены Малер и ее коллегами. Бион внес значительный вклад в понимание раннего младенчества, обратив внимание на способность матери к эмпатическому отражению, для чего он использовал удачный термин «грёза». Благодаря его трудам мы осознали, что в нормальном развитии новорожденный защищен «маткой» материнского сознания так же, как до физического рождения он был защищен внутриутробно. Это раннее состояние, подобное утробному, также является следствием того, что младенец не осознает отделенность своего тела от тела матери.
Используя идею из малоизвестной статьи Германа (Hermann, 1929) о том, что «перетекание» предшествует проекции, я ранее предположила (в книге «Аутизм и детский психоз», 1972), что процессы «слияние-в-единство» поддерживают иллюзию «первичного единства». Предполагалось, что эти процессы предшествуют проекции и идентификации, которые уже предполагают некоторое осознание телесной раздельности между матерью и младенцем.
Существует еще одна возможность, которая, по-видимому, способствует состоянию, подобному утробному, в раннем младенчестве. Можно предположить, что, несмотря на разрыв, связанный с рождением, не происходит абсолютно резкого перехода от ощущений внутриутробного состояния к ощущениям внешнего мира. Тактильные ощущения пребывания в «водной среде» (термин Биона), по-видимому, сохраняются и переносятся в самые ранние переживания ребенка после рождения. Используя термин «океаническое чувство» для описания этих ранних состояний, Ролланд, вероятно, имел в виду нечто подобное (Rolland, 1930; Freud, 1930).
Поэт Тагор писал:
«На берегу бесконечных миров играют дети». (В русском переводе: «На морском берегу бесконечных миров собрались дети. Буря мечется в бездорожном небе; корабли бесследно тонут в пучине; смерть свирепствует, а дети играют. На морском берегу бесконечных миров великое собрание детей»).
Эта строка, которую цитирует Винникотт в книге «Игра и реальность» (1971), вызывает у меня ассоциации с безграничной, вневременной природой состояний, напоминающих утробные океанические переживания. Работы с психотическими состояниями в детском возрасте показывают, что если ранние океанические иллюзии прерываются преждевременно, дети не играют.
Исследование доктора Дерека Рикса по развитию речи у аутичных детей показало, что у таких детей отсутствовали лепетание и бормочущие звуки, которые, по-видимому, являются универсальными в контрольных группах нормальных младенцев, независимо от того, были ли они англоязычными или из других стран, таких как Египет или Испания (Ricks, 1975). Казалось, что аутичные дети не «играли» со звуками, которые возникают «естественным» образом благодаря врожденным предрасположенностям. Вместо этого они издавали звуки, которые были уникальны для каждого отдельного аутичного ребенка и которые, казалось, были придуманы ими самостоятельно, подобно тому, как нормальный младенец делает это на более поздней стадии, когда «игра» с «естественными» звуками идет на убыль. Это согласуется с искусственностью аутичных детей и с ощущением, что они пропустили раннюю «естественную» стадию развития. Моя гипотеза заключается в том, что это обусловлено преждевременным или неправильно управляемым «психологическим рождением» и связанными с этим мучительно интенсивными переживаниями.
Неудачное или преждевременное психологическое рождение
Эта работа посвящена элементарным состояниям, которые обычно глубоко скрыты и не исследуются. Люди, у которых ранний младенческий опыт был нормальным, в момент его переживания были относительно неосознающими, и, вероятно, не сохраняют о нем осознанных воспоминаний в более позднем возрасте. Травматическое психологическое рождение также скрыто, и человек начинает ощущать его влияние только в том случае, если оно настолько нарушает его поведение, что ему приходится обращаться за психиатрической помощью. Другие люди, обладающие особыми талантами, могут прорабатывать свое психологическое рождение, будь оно травматическим или нет, через искусство, литературу, музыку или религиозные ритуалы.
Психологическое изучение таких состояний затруднительно, поскольку они относятся к доязыковому и доконцептуальному периоду. Высказывания о них должно осуществляться с помощью метафор и аналогий, которые неизбежно искажают первоначальный опыт. Здесь важно найти наиболее точную метафору. «Психологическая катастрофа» и «психологическое рождение» показались мне подходящими метафорами, так же как и «преждевременное и неудачное психологическое рождение» (формулировки, касающиеся этих уровней, скорее следует описывать как метафоры, а не как концепции).
Пишем ли мы о таких состояниях, мы делаем сознательными процессы, которые обычно остаются бессознательными и выражаются через эмпатию и интуицию. У матери новорожденного младенца наступает период повышенной чувствительности, когда через свои «грёзы» она может откликаться на элементарные состояния своего ребенка. Однако, подобно интенсивному эмоциональному опыту родов, эти состояния повышенной восприимчивости постепенно ослабевают и становятся смутными и забытыми. Тем не менее, сообщения о самых ранних стадиях младенчества, вероятно, найдут отклик у женщин с выраженной материнской природой, у мужчин с ярко выраженными женскими чертами или у мужчин и женщин, занятых в профессиях, развивающих глубокие материнские качества. Для остальных такие сообщения могут не иметь смысла, поскольку эти состояния глубоко скрыты и, вероятно, должны оставаться таковыми.
Однако, чтобы помочь себе и нашим пациентам, некоторые из нас вынуждены осознавать эти глубокие уровни и говорить о них. К сожалению, это область человеческого опыта, о которой часто выдвигаются расплывчатые, чрезмерно упрощенные обобщения, выдаваемые за точные факты. Это прискорбно, поскольку такие состояния требуют особенно тщательного анализа и формулировки, а также способности к выразительному и точному описанию. Мне кажется, что, сосредотачиваясь на физическом рождении и дородовом периоде, некоторые исследователи психозов описывают состояния, которые чаще можно отнести к состоянию, напоминающему утробное, в раннем младенчестве. Такие исследователи, похоже, нередко воспринимают элементарные психологические события как телесные и описывают их как таковые. «Физическое рождение» может оказаться полезной метафорой для пациентов при проработке сложного «психологического рождения», но при попытках теоретизировать на эту тему нам следует быть более осторожными и точными. Разумеется, если физическое рождение было трудным, то и психологическое рождение может оказаться сложным, но это не является неизбежным. Оно будет зависеть от врожденных особенностей младенца, событий раннего младенчества и качества материнской защиты, которую он получает. Действительно, клинические наблюдения на глубинных уровнях показывают, что прохождение родового канала - это не только подготовка к жизни, но и своеобразная репетиция «долины смертной тени». Отношение родителей к родам, форма защиты, которую получает младенец, или то, в какой мере он, исходя из своих конституциональных особенностей, способен использовать эту защиту, повлияют на то, будет ли он «страшиться зла», то есть сможет ли он развить «базовое доверие» и, таким образом, научиться выдерживать недоверие, необходимое для выживания.
В рамках разумного и здорового укрытия послеродовой «утробы», которая не связывает, но защищает, происходят психологические интеграции, так же как в физической утробе матери происходили телесные интеграции. Эти процессы обычно воспринимаются как само собой разумеющиеся, поскольку протекают на относительно бессознательных уровнях. Их можно изучать только в том случае, если послеродовая утроба оказалась «разорванной» прежде, чем эти первичные процессы смогли интегрироваться. Если это происходит, процессы становятся открытыми. В психотических состояниях именно так и происходит, и мы становимся свидетелями процессов и интенсивных эмоциональных состояний, которые в норме недоступны для изучения.
Первичные интеграции
Работа с неинтегрированными и дезинтегрированными состояниями у детей привела меня к мысли, что одной из самых ранних интеграций, которые должны произойти, является интеграция между «жесткими» и «мягкими» ощущениями. В состоянии, где доминируют ощущения, на ранних этапах младенчества первичные различия осуществляемые ребенком сводятся к «комфорту» и «дискомфорту», «удовольствию» и «неудовольствию». «Мягкие» ощущения приятны и комфортны. «Жесткие» ощущения неприятны и вызывают дискомфорт.
Постепенно «мягкие» ощущения начинают ассоциироваться с «восприятием», с готовностью к принятию. «Жесткие» ощущения связываются с «проникновением» и «толчком». В какой-то момент эти категории начинают ассоциироваться с бисексуальностью младенца. «Жесткий» толчок становится «мужским», а «мягкое», «восприимчивое» становится «женским». Когда, на основе кооперативного опыта кормления грудью, «жесткий», проникающий сосок и язык воспринимаются как работающие вместе с «мягкими», восприимчивыми ртом и грудью, тогда происходит «брак» между «мужскими» и «женскими» элементами. Из этого союза «жестких» и «мягких» ощущений, рождается новый способ функционирования, устойчивый, гибкий, прочный. Это означает, что реальность начинает осознаваться, а доминирующие ощущения превращаются в осмысленный опыт, и иллюзии, основанные исключительно на чувствах, начинают угасать. Мир начинает «приобретать смысл». И в этом «обретении смысла» окружающего мира родители играют важную роль. (Описанные выше психологические интеграции, разумеется, параллельны нейрофизиологическим процессам, происходящим в мозге и нервной системе ребенка. Это не относится к моей компетенции, но, считаю, их следует упомянуть.)
Описание базовых интеграций особенно затруднительно на самых ранних этапах, потому что ребенок, находящийся в состоянии, где преобладают ощущения, пребывает в «единстве» с матерью. В этом состоянии он, вероятно, не осознает сосок, язык, грудь и рот как отдельные объекты. Чтобы описать его возможное состояние, можно сказать, что «сосок-язык» - это «жесткость», а «рот-грудь» - это «мягкость». В случае удовлетворительного опыта сосания ощущения «мягкости» и «жесткости» работают вместе, создавая состояние «благополучия». «Благополучие» - это как психологический, так и физический опыт. Таким образом, телесные ощущения трансформируются в психологический опыт благодаря взаимному и ритмическому взаимодействию между матерью и младенцем. Это создает основу для формирования восприятий и концепций. Однако этот процесс остается во многом загадочным, и в данной работе мы можем лишь слегка коснуться его границ.
Вышеизложенное представляет собой лишь краткий обзор процессов первичной дифференциации и интеграции, как я их понимаю. Это понимание в основном основано на изучении тех детей, у которых эти процессы были нарушены. Такие дети демонстрируют нам трудности, с которыми может столкнуться младенец на пути к благоприятному исходу. Теперь некоторые из этих трудностей будут рассмотрены подробнее.
Критические ситуации для первичных интеграций
Клинические данные по неинтегрированным и дезинтегрированным детям показывают, что критическими моментами в первичных интеграциях являются те случаи, когда младенец начинает осознавать, что «жесткость» и «мягкость» - это его собственные ощущения и что они могут исходить из одного и того же источника вне его самого. На этом этапе запускаются процессы проекции, подражания и идентификации, а ощущение «единости» постепенно сменяется осознанием «разделенности».
В книге «По ту сторону принципа удовольствия» Фрейд (1920) указывал на процесс проекции, посредством которого неприятные состояния воспринимаются как находящиеся вне тела. «Комфорт» - это «я», а «дискомфорт» - это «не-я». «Мягкость» - это «я», а «жесткость» - это «не-я». Это хорошо иллюстрируется распространенным поведением психотических детей, многие из которых едят только мягкую пищу и отвергают твердые куски. В рамках этой дихотомии между «мягким-я» и «жестким-не-я» возникает осознание «разделенности». Однако на ранней стадии этой «разделенности» «мягкое-я» оказывается чрезмерно уязвимым. Это создает критическую ситуацию: если материнская защита в этот момент нарушается, младенец оказывается под угрозой переживания «безымянных ужасов» (по выражению доктора Биона).
Следующий отрывок клинического материала иллюстрирует эту ситуацию, когда ребенок перерабатывает ее в безопасной обстановке психоаналитического сеанса. Ребенок, похоже, пытается рассказать психиатру о времени, когда его нежное, обнаженное тело чувствовало себя беззащитным перед враждебным внешним миром. Подобно тому, как мы вынуждены использовать метафоры для описания этих дословесных состояний сознания, так и дети используют образный язык. Этот случай оказался особенно ярким и трогательным.
Грэму было двенадцать лет, когда он перерабатывал некоторые из элементарных страхов, которые проявились в клинической картине. Он был «колеблющимся по отношению к школе» (то есть не испытывал явной фобии школы). Ему было трудно возвращаться в школу по понедельникам. Он посещал психоаналитическую терапию раз в неделю у доктора Этчегоян, которая обсуждала материал со мной во время еженедельных супервизий. (Я признательна доктор Этчегоян за разрешение использовать этот материал.)
22 октября
У Грэма случился несчастный случай с зубной пластиной, и поэтому он не пришел на сессию.
29 октября
Грэм пришел, и в материале обсуждались повреждения его рта, которые были связаны с инфантильными ситуациями, когда он чувствовал, что потерял сосок груди, который он принимал как часть своего рта, а затем чувствовал, что его рот «сломался». Он был поврежден.
5 ноября
Грэм принес материал о том, что у него есть ценные вещи, которые он хочет защитить, но его особая защита для этих вещей «разрушается». Затем он очень ярко описал подводную сцену. Он сказал, что видел эту сцену во время отдыха в Девоне (то есть когда он был вдали от своего терапевта). Он описал маленького детеныша краба, у которого не было матери, чтобы защитить его. Его панцирь еще не затвердел, и он был розовым и нежным. Его легко могли атаковать и съесть морские существа, которые находились рядом. Чтобы избежать этого, краб юркнул в пустую раковину улитки, которая лежала в море, и там он был в безопасности.
Доктор Этчегоян затем поговорила с Грэмом о том, как он поворачивает свою твердую спину, чтобы защитить свой мягкий перед. (Это была интерпретация, которую мы обсуждали ранее.) Грэм ответил: «Нет, я защищаю свой мягкий перед жесткой пряжкой моего пояса». Он показал доктору Этчегоян очень большую пряжку, которая была на кожаном ремне, охватывающем его талию. Он также сказал, что дважды ушиб левое ухо, один раз вчера и один раз сегодня.
Доктор Этчегоян поговорила с ним о его необходимости защищать все отверстия в своем теле, потому что это места, через которые могут проникнуть опасные вещи и где он может легко получить травму.
12 ноября
Грэм шел в терапевтическую комнату «несколько неуклюже». Он сел и посмотрел на индивидуальные шкафчики, в которых хранятся его и другие детские игрушки. (У каждого ребенка есть свой собственный шкафчик с ключом, который не открывает шкафчики других детей.) Сначала, разглядывая их, он касался своих ногтей и вставлял один ноготь под другой, словно вычищая грязь. Затем он положил большой палец в рот. Потом, все еще глядя на шкафчики, он ощупал пряжку на своем ремне. Он начал считать шкафчики. Доктор Этчегоян предположила, что он считает шкафчики, чтобы отвлечься от своих тревог, но тогда она не затронула его страх перед другими детьми, как существами, которые могли бы атаковать его мягкое, розовое, нежное тело с многочисленными открытыми отверстиями, через которые он мог быть ранен и в которые могли проникнуть опасные вещи. Хотя позже она это осознала. (Мне кажется, что чрезмерная уязвимость - это одна из коренных причин массивного использования обсессивных механизмов, и только помогая пациенту справляться с этой уязвимостью, можно ослабить обсессивность). Грэм, все еще глядя на шкафчики, снова ощупал твердую пряжку на своем ремне. Затем он сцеплял и разъединял руки, переплетая пальцы. Затем, к ужасу доктор Этчегоян, он вскочил с кресла и выбежал из комнаты. Он в панике оббежал здание клиники, прежде чем вернуться в убежище к своей матери в зале ожидания.
После этого последовало несколько сессий, на которые он отказался приходить, но доктор Этчегоян поддерживала связь с матерью Грэма по телефону. Однажды мать с некоторым смущением и недоумением рассказала доктору Этчегояну, что Грэм сказал, что боится, что «монстры выйдут из маленьких шкафчиков». Доктор Этчегоян ответила, что осознала, что что-то подобное беспокоило Грэма, и выразила надежду, что он придет, чтобы они могли поговорить об этом. Мать, казалось, почувствовала облегчение от того, что ее слова не прозвучали слишком странно, и с легкой усмешкой добавила, что сказала Грэму, что он должен понимать, что монстры не существуют, потому что он никогда их не видел. На что он ответил: «Почему не может быть монстров? Никто не видел Бога, но вы говорите, что Он существует!» После этого разговора Грэм пришел на следующую сессию.
Обсуждение клинического материала
Доктор Этчегоян, психиатр Грэма, только начинает изучение элементарных глубин, с которыми сталкиваются при лечении детей. Для нее, как и для меня, было очень поучительно получить столь яркую иллюстрацию их силы, влияющей на функционирование ребенка. (Часто мы узнаем больше, когда не успеваем достаточно быстро понять детские коммуникации, чем когда терапевтический процесс идет гладко и легко).
Этот отрывок является хорошей иллюстрацией остатков неинтеграции, с которыми сталкиваются при психоаналитическом лечении невротических детей. Это также хорошая иллюстрация важности концентрации на психических событиях, а не на внешних обстоятельствах при работе с уровнями личности «как будто». Пациенты на этих уровнях используют внешние события как своего рода психодраму. Их внутренняя психическая жизнь незначительна. Метафора Беттельхейма о «пустой крепости» очень точно их описывает (Bettelheim, 1967).
Мой опыт показывает, что дети часто используют подводные сцены для выражения раннего состояния океанического чувства. Маленький розовый голый краб, потерявший мать, является выразительным образом уязвимости. Эта чрезмерная уязвимость заставляет Грэма чувствовать себя открытым для существ, которые угрожают ему. В этом заключается суть его страха перед школой. Другие дети - это не просто дети, а «монстры» - всесильные существа из первобытных глубин, угрожающие ему смертью. Добрые заверения и рациональные объяснения не приносят долгосрочного облегчения. Только проработка этих элементарных ужасов через инфантильный перенос в психотерапевтической обстановке позволяет ребенку справиться с ними. В противном случае он ощущает себя в постоянной опасности. Психотерапевтическая обстановка представляется чем-то вроде инкубатора, где психологический «недоношенный» ребенок может достичь тех базовых интеграций, которые он не осуществил в младенчестве. Без этого невозможны ни чувство первичной привязанности, ни базовое доверие.
Как супервизор этого материала, я узнала нечто, о чем раньше не знала столь ясно. Я осознала, что такие дети озабочены тем, чтобы иметь «дополнительную часть» своего тела. Она всегда должна быть «твердой». Жесткая металлическая пряжка ремня стала для Грэма такой дополнительной твердой частью, и это помогло мне осознать ультра-защитную природу этой твердости. Для меня это пролило свет на широко известную особенность некоторых психотических детей, которые берут с собой в кровать твердые предметы, такие как металлические поезда, вместо мягких «объятий» игрушек, как это делают обычные дети.
Подводный образ показывает другой способ получения защиты. Уязвимый краб-Грэм прячется в «твердость» другого существа. В этой защитной манипуляции мы видим в действии «интрузивную идентификацию» (термин Мельцера). Это приводит к формированию «ложного Я», описанного Винникоттом, и состояния «как будто», о котором говорил Дойч (1942). В дальнейшем такие пациенты живут жизнью других людей в чрезмерной и патологической степени. (Они - Стриндберги этого мира).
Заключенные в этот «панцирь», такие дети становятся непроницаемыми для питающих влияний, и их развитие останавливается. Важные базовые интеграции не происходят. Это одна из самых сложных ситуаций в психотерапии. Ликвидация этой защитной манипуляции несет в себе угрозу повторения той «психологической катастрофы», от которой ребенок изначально укрылся.
Это и есть суть проблемы неинтеграции или дезинтеграции. Позвольте мне теперь подытожить, почему это представляется таким важным. Как было сказано ранее, ребенок пережил «разделенность» слишком жестоко, слишком рано, слишком внезапно. В раннем младенчестве комфортная «мягкость» является первостепенным условием. Чтобы сохранить ее, твердое «не-я» ощущается как нечто внешнее. Но затем это твердое «не-я» становится угрожающим. Это представляется предшественником «страха перед незнакомцем», описанного Шпицем (Spitz, 1963) на более поздних стадиях развития. Можно предположить, что эти угрозы «не-я» объединяются с атавистическим страхом перед хищниками, о котором нам говорят этологи. Несомненно, эти «безымянные ужасы» часто воплощаются в «существах».
В своей ценной работе по имитации Эудженио Гаддини (Gaddini, 1969) попытался прояснить наше понимание психоаналитического использования терминов для ранних этапов развития, а также уточнить порядок, в котором происходят ранние процессы. Основываясь на своем психоаналитическом опыте работы со взрослыми пациентами, а также на исследованиях его жены Ренаты Гаддини с младенцами и детьми, он приходит к выводу, что примитивное соперничество предшествует первичной зависти, описанной как Кляйн (Klein, 1957), так и Якобсоном (Jacobson, 1964). Это подтверждает и мой собственный опыт. Дети, у которых внутриутробное океаническое чувство нарушено слишком рано, оказываются перед лицом смертоносных «соперников», которые никогда не могли бы существовать в реальности и чьи угрозы страшнее самой смерти. Даже «страх аннигиляции» кажется слишком мягким термином, чтобы описать состояние ужаса, которое либо парализует этих детей, либо вынуждает их вести себя импульсивно и иррационально, например, выбегать из кабинета терапевта или отказываться идти в школу. Угроза заключается в катастрофе космического масштаба, которую, как им кажется, они уже пережили, и повторения которой они должны избежать любой ценой. (Для понимания этого необходим детальный клинический материал, особенно для специалистов, не сталкивавшихся с этими элементарными состояниями.)
Эта дихотомия между гипер-уязвимым мягким «я» и закаленным твердым, непроницаемым панцирем, кажется основной структурой некоторых форм криминального поведения. В своем исследовании убийственной агрессии доктор Хаятт Уильямс (1960), изучая семь убийц в тюрьме Вормвуд-Скрабс, рассказал нам о чрезмерно нежных чувствах, которые такие пациенты испытывали под своей жестокой внешностью. Этот же базовый механизм, по-видимому, лежит и в основе некоторых фобий.
До сих пор мы обсуждали состояния неинтеграции, то есть когда «твёрдые» и «мягкие» ощущения не были объединены. Однако в некоторых психопатологиях встречается дезинтеграция, когда «твёрдые» и «мягкие» ощущения были ненадёжно интегрированы и разрушаются под напряжением.
Критические ситуации, по-видимому, возникают, когда предпринимается попытка интегрировать эти базовые ощущения. Когда «твёрдость» проникает в «мягкость», возникает возбуждение. Прототипом этого является момент, когда твёрдый сосок входит в мягкий рот. Если возбуждение может быть выдержано, оно становится приятным, и поддерживается возвышенное состояние «единства». Однако возбуждение может нарастать до состояния экстаза.
Экстаз
Экстаз может усиливать состояние единства, переживаемое матерью и младенцем. Врожденные предрасположенности, похоже, находят точное соответствие во внешнем мире, что способствует установлению привязанности к матери. Однако то, произойдёт ли эта привязанность, зависит от способности матери переживать и выдерживать такие состояния экстаза внутри себя. Если по разным причинам (возможно, временно) эта способность у матери ослаблена, младенец остаётся один на один с этими переживаниями. При нормальном развитии большую часть времени мать, по-видимому, «удерживает» (Винникотт) младенца в целостном состоянии, чтобы он не разрушался под натиском интенсивного возбуждения. Она также как бы «контейнирует» (Бион) аффекты, которые младенец не в состоянии вынести и переработать. Эти разрядки аффектов могут быть как психологическими, так и физиологическими. Если мать не может осуществить «холдинг» младенца в этих интенсивных состояниях возбуждения и не в состоянии принять «избыток» эмоций, переработав его через эмпатию и понимание, младенец испытывает преждевременное осознание «разделенности», которое кажется катастрофическим.
Вместо того чтобы воспринимать экстаз как вершину возвышенного единства, помогающего ему чувствовать себя «укоренённым» в заботливой среде, младенец ощущает себя отсечённым от неё. Он чувствует себя одиноким и дрейфующим.
Неуверенность, вызванная этим преждевременным осознанием «разделенности», приводит к патологическим манёврам, направленным на восстановление чувства единства. У детей с беспорядочной психотической симптоматикой эти манёвры носят адгезивный и запутывающий характер. Они приводят к слиянию с материнским объектом, из которого почти невозможно нормально отделиться в соответствующей и прогрессивной форме. Инкапсулированные дети находятся в аутистической иллюзии слияния с «твёрдой» частью матери и в иллюзии защиты через эту инкапсуляцию, которая может быть полной или сегментарной.
Преждевременная «разделенность»
Такие дети осознают слишком многое, слишком рано, слишком резко, слишком внезапно. Они испытывают агонию сознания, которая превосходит их способность переносить или структурировать её. Используются различные защитные аутистические манёвры, чтобы заглушить это осознание и избежать страдания. В результате они теряют контакт с реальностью. Восприятие внешнего мира становится заторможенным или серьёзно искажённым. Психологическая интеграция не происходит: поведение становится идиосинкразическим. В крайних случаях ребёнок становится психотическим.
Важно также, что младенец испытывает «разделенность» в состоянии, которое мы условно называем «всемогуществом». Всемогущество - это состояние, в котором младенец функционирует на основе телесных ощущений, ритмов и врождённых предрасположенностей. У новорожденного, они ещё не изменены двусторонним взаимодействием с внешним миром. В этом состоянии младенец ощущает, что его движения и желания приводят к возникновению событий, например, что его плач приводит к появлению «соски во рту», который кажется прототипом сенсорной целостности.
Однако преждевременное осознание телесной отдельности и «разделенности» приносит знание, что сосок - не часть его рта и что его движения не всегда приводят к завершённости и не вызывают благожелательных галлюцинаций. Тогда его неудовлетворённый плачущий рот может казаться ему «чёрной дырой с ужасным уколом» (как выразился один ребёнок, описывая отсутствие груди во рту). Это злокачественная галлюцинация. Кроме того, фрустрация от отсутствующей груди, от незавершённого гештальта, воспринимается как ощутимый раздражитель, как жёсткое и болезненное трение, как шероховатость. Раздражающее трение вызывает ярость и панику. Когда эта интенсивность достигает своего пика, она выливается в вспышку гнева или, как мы часто говорим, в истерику.
Истерика
При направлении к специалисту у аутичных детей часто обнаруживается история кратковременных эпизодов «припадков», которые, однако, не были строго эпилептическими по своей природе. У других детей в анамнезе отмечаются истерики в младенчестве. Я считаю это обнадёживающим прогностическим признаком, так как он указывает на то, что ребёнок пытался интегрировать «твёрдые» и «мягкие» аспекты раннего опыта. (Те психотические дети, которые в младенчестве были «исключительно хорошими», похоже, остались в состоянии разделения «мягкого Я» и «твёрдого не-Я». Они, по-видимому, практически не предпринимали попыток интеграции этих базовых аспектов восприятия, а значит, испытывали мало трения и нарушений.)
Истерика, подобно экстазу, нуждается в заботе, которая способна удерживать ребёнка в целостном состоянии в моменты интенсивных телесно-психологических переживаний. Мать также должна как бы оказывать «холдинг» этим телесно-психологическим разрядкам, проявляющиеся в таких реакциях, как мочеиспускание, дефекация и плевание, которые сопровождают ярость и панику при истерике. Если мать не «контейнирует» их, у ребёнка формируется иллюзия, что они распространяются в неконтролируемом и взрывном виде, вызывая катастрофу. (В этом контексте уместно понятие nappy mummy, предложенное Мельцером.)
Этот «холдинг» и «контейнирование» происходит через процессы «перетекание в-единство», описанные ранее. Невыносимое телесное напряжение, которое не встречает понимания, эмпатии и облегчения со стороны матери достаточно быстро, переживается как тревожное «переполнение». Это нарушает иллюзию «перетекания в-единство». Невыносимое телесное напряжение - это дискомфорт. Оно ощущается как набухшее и твёрдое. Оно проецируется вовне как «не-Я». Таким образом, чувство «единства» разрушается, возникает «разделенность», но в излишне болезненной и внезапной форме. Это приводит к поспешному формированию «Я», которое является не подлинным, а «ложным Я», как назвал это Винникотт.
Работа с психотическими детьми ясно показала мне важность этого «переполнения», этого «разлива» психологического и физиологического напряжения. Ребёнок переживает его как ощутимое телесное вещество, которое выходит из-под его контроля. Он не может его обработать. Он либо отстраняется от этого опасного вещества во внешнем мире, который воспринимается как «не-Я», либо ощущает, что оно его захватывает, становясь гиперактивным и неконтролируемым. В раннем младенчестве мать, своими дисциплинированным отношением и поведением, как бы контролирует, направляет и делает безопасным этот избыток, с которым ребёнок ещё не способен справиться самостоятельно. Она действует как аналитик и интегратор, если что-то пошло не так, эту функцию впоследствии должен выполнять психоаналитик, но уже в искусственных условиях.
Переполнение
Существует множество способов, которыми мать может дать ребёнку понять, что она не выдерживает эффекта «переполнения». Она может быть отсутствующей, мысленно или физически. Она может игнорировать его, вести себя так, будто проблемы не существует. Она может быть слишком мягкой, слишком строгой или чрезмерно дразнящей, что вызывает избыточную фрустрацию и, следовательно, слишком сильное «переполнение». Наихудшая ситуация, по-видимому, заключается в грубой непоследовательности, когда мать колеблется между чрезмерной строгостью и чрезмерной мягкостью, причём это несоответствует ни конкретному ребёнку, ни конкретным обстоятельствам. При работе с психотическими состояниями становится совершенно очевидно, что телесное отделение от матери произошло слишком внезапно и слишком жестоко для данного младенца. Это привело к преждевременному формированию ложного Я, которое чувствует себя раненым или изувеченным.
Неодушевленные состояния
Термин Биона «контейнер» очень точно описывает определенное функционирование в терминах неодушевлённых объектов, о котором идёт речь. Ранние стадии дифференциации между «твёрдостью» и «мягкостью» происходят ещё до того, как установились важные различия между «одушевлённым» и «неодушевлённым», на которые указывал Шпитц. Эти ранние дифференциации формируют основу человеческой личности ещё до того, как в ней проявляется «человечность» психологического функционирования. Они представляют собой физиологические интеграции с зарождающимися психологическими оттенками, которые крайне важны для формирования основного «настроя» личности.
Психотический ребёнок, которого привели к школьному психологу для тестирования, нарисовал только разрушенный дом и отказался рисовать что-либо ещё. Очевидно, он пытался передать ощущение психологической катастрофы, лежащей в основе его бытия. При этом ребёнок переживал её как нечто, случившееся с неодушевлённой «вещью», а не с человеком. Этот ребёнок был внезапно отлучён от груди в возрасте четырёх месяцев, а затем разлучён с матерью. Но другие дети, которые проявляют состояния неинтегрированности или дезинтеграции, не обязательно пережили географическое разделение с матерью. Это не их вина, это не вина матери, но защита кажется разрушенной. Как показали Бергман и Эскалона, некоторые дети являются гиперчувствительными, и «материнский щит» оказывается недостаточным (Bergman and Escalona, 1949). В другой ситуации мать может испытывать трудности с тем, чтобы «принять» и эмпатически взаимодействовать с новорожденным ребёнком. В некоторых случаях мать не была эмоционально «готова» к рождению этого ребёнка. В других ситуациях мать может испытывать трудности с эмпатией к ребёнку, который очень отличается от неё. Ярким примером является случай, когда ребёнок рождается с инвалидностью, например, с глухотой, слепотой или спастичностью. Это требует больших усилий воображения, чтобы понять реакции такого ребёнка. В других случаях мать может быть в депрессии, отец может отсутствовать дома или родители могут переживать фазу, когда они не «понимают друг друга».
Эти и другие ситуации, которые очень проницательно описал доктор С. Тишлер (Tischler,1979), переплетаются между собой, создавая то, что для ребёнка кажется «психологической катастрофой» в основе его существования. Это случилось с «телесным Я» - «чувствующим Я», которое ребёнок осознаёт преждевременно. Его представление о себе основывается на ложной основе, и его телесное эго оказывается дефектным. Такое преждевременное отделение от матери воспринимается младенцем как утрата части своего тела. Это означает, что вместо нормальной дифференциации и интеграции происходит взрывная дизинтеграция или парализованная неинтеграция. В более поздней жизни такой ребёнок чувствует себя «проклятым», а не «благословенным», потому что эти ситуации связаны с состояниями всемогущества, которые порождают ощущения, большие, чем сама жизнь.
Как писал Д.Х. Лоуренс:
«Это ужасно, попасть в руки живого Бога, но гораздо более ужасно, выпасть из них».
( Автор цитирует строфы из стихотворения Лоуренса
«The Hands of God»:
«It is a fearful thing to fall into the hands of the living God.
But it is a much more fearful thing to fall out of them»,
которые в свою очередь являются цитатой из послания ап.Павла к Евреям
«Страшно впасть в руки Бога живаго»)
Эта катастрофа должна быть пережита заново и проработана, если психотерапия в более поздней жизни должна остановить патологические аутические процессы.
Заключение
Суть тезиса, разработанного в данной статье, заключается в том, что младенец нуждается в поддержке родителей в переживании экстаза «единства» и истерики «разделенности», чтобы могли произойти необходимые первичные дифференциации и интеграции. Терапевтическая обстановка действует как своего рода инкубатор, в котором психологически «преждевременно-рожденный» индивид может достичь тех основных интеграций, которых он не смог добиться в младенчестве. Эти экстремальные состояния обычно прорабатываются в уединении материнской защиты. Кажется несколько неприличным выставлять их на всеобщее обозрение. Возможно, это одна из причин, почему психоз кажется таким шокирующим и тревожным для нормальных людей. Что-то становится общественным, что должно оставаться частным.
Анализировать такие состояния - это как пытаться рассматривать сон или кошмар под микроскопом. Это невозможно. Это парадокс, что эти грубые состояния требуют крайней тонкости и деликатности в их описании. Писать о них часто кажется грубым и неуклюжим, но не делать этого - профессиональное упущение. Надеюсь, что неизбежные недостатки этой статьи будут компенсированы тем фактом, что она написана как выражение благодарности доктору Биону, который своим уникальным вкладом в эту самую трудную область исследований позволил многим из нас, как феникс, восстать из пепла психологической катастрофы и достичь психологического рождения позже в жизни, чем это обычно возможно.
Литература:
Bergman, P. & Escalona, S. (1949). Unusual sensitivities in young children. Psychoanalytic Study of the Study Child 314,333-352.
Bettelheim, B. (1967). The Empty Fortress: Infantile Autism and the Birth of the Self. New York: The Free Press; London: Collier/Macmillan.
Bion, W.R. (1962). A theory of thinking. Int. J. Psycho-Anal. 43,306-314. ALSO IN: Second Thoughts. London: Heinemann, pp. 110-1 19.
Deutsch, H. (1942[1934]). Some forms of emotional disturbance and their relationship to schizophrenia. IN: Neuroses and Character npes. New York: IUP, 1965, pp. 262-281.
Freud, S.(1920). Beyond the Pleasure Principle. S.E. 18,364. London: Hogarth Press, 1957. - (1930). Civilization and its Discontents. S.E. 21.59-148. London: Hogarth Press, 1961.
Gaddini, E. (1969). On imitation. Int. J. Psycho-Anal. 50,475484.
Hermann, I. (1929). Das Ich und das Denken. Imago, 15.
Jacobson, E. (1964). The Self and the Object World. New York: IUP.
James, M. (1960). Premature ego development. Int. J. Psycho-Anal. 41,288-294. Klein, M. (1957). Envy and Gratitude. New York: Basic Books.
Mahler, M., Pine, F., and Bergmm, A. (1975). The PsychologicaI Btrth of the Human Infant. New York: Basic Books.
Meltzer, D., Bremner, J., Hoxter, S., Weddel, D., and Wittenberg, 1. (1975). Explorations in Autism.
Perthshire: Clunie Press.Ricks, D. (1975). Vocal communication in pre-verbal, normal, and autistic children. IN: Lunguage, Cognithe Defects, and Retardution, N.O. Connor (ed.). London: Butterworths.
Rolland, R. (1930). Prophets of the New India. New York: Boni.
[Kut] Rosenfeld, S.K., and Sprince, M.D. (1965). Some thoughts on the technical handling of borderline children. The Psychoanalytic Study of the Child 20,495-5 17.
Spitz, R. (1963). Life and the Dialogue. IN: Counterpoint, H.S. Caskill (ed.). New York: IUP.
Tischler, S. (1979). Being with a psychotic child: a psychoanalytic approach to the problem of parents of psychotic children. Int. J. Psycho-Anal. 60,29-38.
Tustin, F. (1972). Autism and ChildhowlPsychosis. London: Hogarth Press.
Williams, H. (1960). A psychoanalytic approach to the treatment of the murderer. Int. J. Psycho-Anal. 45,532-539.
Winicott, D.W. (1971). Playingand Reality. London: Tavistock.
В начало статьи: